Утром КЗ проснулся и рывком сел на кровати. За окном сияло прекрасное, солнечное утро, но на душе было муторно. КЗ встал и, осторожно подойдя к окну, выглянул во двор, прикрываясь занавеской. Дед Изя… давил дрова. Он брал в руки толстое полено, сдавливал руками, как-то по-особенному встряхивал, и полено с сухим треском распадалось на несколько полешков. КЗ удивленно потряс головой, потом подивился на свои странные передвижения и направился к двери. Когда он появился на крылечке, дед отложил полено и повернулся к нему, широкой ладонью заслоняя глаза от солнца:

— Ну, чего еще вспомнил?

— Ничего, только вот муторно как-то, — вздохнул КЗ.

Дед Изя понимающе покачал головой, потом пытливо посмотрел ему в глаза и указал на лавку у колодца:

— Садись.

КЗ подошел к лавочке и осторожно присел, будто это сооружение, построенное из струганных половинок бревен, сегодня могло развалиться под ним. Дед приблизился к нему, наклонился, его глаза полыхнули красной вспышкой, и тут на КЗ накатило, он закусил губу и застонал. Через некоторое время ему удалось вынырнуть из черного потока, захлестнувшего его, он почувствовал в руках какую-то деревяшку и поднял ее к лицу. Это был кусок скамейки. КЗ отбросил деревяшку и, сунув руку за пазуху, провел ладонью по груди. Под левым соском пальцы нащупали свежий шрам.

— Дед, меня же убили? — хрипло спросил КЗ.

— Смерть смерти рознь, — рассудительно произнес тот, — не всех Род сразу отпускает.

КЗ замотал головой, словно пытаясь отогнать от себя эту тяжесть:

— Мне надо в Москву.

Дед пристально посмотрел на него, потом пожал плечами:

— Надо — так иди, — и махнул рукой в сторону леса. — Коль ходко пойдешь, ден за сорок доберешься.

— Постой, где же мы?

Дед Изя указал рукой в одну сторону, потом в другую:

— Там Ильмень, а там Селигер.

— Че-го? — не поверил КЗ, потом спохватился: — А какое сегодня число?

— Восьмое.

— Какое восьмое?

— Сентября.

— Елки-палки, — КЗ обомлел, — это ж сколько я провалялся?

— Завтра пятнадцатый день, как ты у меня. КЗ упрямо проговорил:

— Никаких завтра, сегодня я ухожу. Дед молча пошел в дом, КЗ прислонился к колодезному столбу и до боли сжал зубы.

— Вот возьми одежонку-то свою. Перед ним стоял дед Изя.

— Тебе, дед, надо было шпионом работать, а не…

КЗ вдруг вспомнил, что не знает, кем он работает. Затем в голову полезли всякие другие несуразицы, почему он вспомнил все только сейчас, как он выжил здесь, в лесу, без медицинской помощи? Да и вообще, проникающее ранение сердечной мышцы, а он на ногах, вчера полдня лазил по лесу, собирал шишки. Черт возьми, да кто он такой, этот дед Изя? КЗ несколько мгновений ошарашено рассматривал деда, потом мотнул головой, отгоняя несвоевременные мысли. Все потом, сейчас скорее в город. Дед поднял глаза и, прищурившись, пригляделся к низким тучам, внезапно затянувшим небо:

— Сыч идет.

— Кто? — не понял КЗ, натягивая брюки.

— Он тебя сюда и принес.

— А-а, — понимающе протянул КЗ, обуваясь, и тут же недоуменно выпрямился: — Как принес, откуда?

— Кто ж кроме Сыча знает, откуда такие дурни берутся, — пробурчал дед Изя и зашагал к дому, у самого порога он остановился и, не глядя на КЗ, сказал: — Охолонь, Сыч скоро будет, он тебя до Бологого проведет, не то заплутаешь.

3

КЗ проснулся затемно, но долго лежал, обсасывая ситуацию со всех сторон. Он был полон яростного желания отомстить, раздавить, уничтожить. Но первый взрыв эмоций прошел, и где-то на окраинах сознания начали копошиться сомнения. КЗ всегда ценил эти сомнения, они не умаляли решимости действовать, но помогали действовать разумно. Он прикидывал так и этак, по всему выходило, что он где-то перешел дорогу людям, для которых он был даже не букашкой, а так… переменной, математической абстракцией. Ведь его не просто убили, все было обставлено с умом, и если бы не этот странный Сыч, КЗ попросту бы исчез. Это была какая-то многоходовая комбинация. И то, насколько быстро, всего лишь за день, ее подготовили и провели, как четко просчитали и внесли в свои неясные для КЗ, но, несомненно, существующие уравнения новую переменную, выдавало профессионалов высочайшего класса, с которыми КЗ тягаться бессмысленно. Ближе к рассвету у него голова пошла кругом, ему стали казаться глупостью все его ночные выводы, он то представлял этого Станислава Владимировича маньяком-одиночкой, то все оборачивалось мафиозными разборками. А когда КЗ по каким-то невероятным признакам, возникшим в его воспаленном мозгу, последовательно пришел к выводу, что вляпался в подготовку государственного переворота либо в супероперацию иностранной разведки, он понял, что пора идти — еще немного, и он двинется по фазе. КЗ встал, оделся и вышел на двор. Дед Изя сидел на лавочке у колодца и невозмутимо складывал в «сидор» какие-то свертки.

— Где Сыч? — нетерпеливо спросил КЗ.

— Пошли, поешь, — спокойно сказал дед.

— Не до еды мне сейчас, — рявкнул КЗ, — и так день потерял.

— Не шуми, все одно без Сыча тебе отсюда не уйти.

— Это почему?

— Так не поймешь ведь.

КЗ в упор боднул деда сердитым взглядом. Тот хмыкнул в бороду и нехотя пояснил:

— Сыч наговор наложил. Ни к нам, ни от нас ни один «слепой» дороги не найдет. КЗ взорвался:

— Слушай, дед, я понимаю, ты этот, как его, народный целитель и кое-какие приколы умеешь, но эти ваши игрушки, всякие там слепые, зрячие, триглавы и кто там еще… Играйте на здоровье, но мне-то не до этого!

Дед отложил в сторону «сидор»:

— Иди.

КЗ замер, бросил взгляд на «сидор», очевидно собранный для него, но после сказанного посчитал неудобным претендовать на подобный подарок и двинул по тропинке мимо колодца. Через сотню шагов тропинка стала едва различимой, а вскоре совсем исчезла. КЗ прикинул направление и зашагал напрямик. Перебравшись через небольшой овражек, скорее даже большую ямину, он наткнулся на полузаросшую тропку и, приободрившись, двинул по ней. Тропинка заметно расширялась, КЗ прибавил хода, обогнул разлапистую ель и… вылетев на поляну, уставился на деда Изю, сидящего у колодца. Немая сцена продлилась около десяти секунд. КЗ зло сплюнул и вновь упрямо направился по тропинке. Когда он, внимательно присматриваясь к каждому шагу, вышел на знакомую полянку седьмой раз, дед Изя уже ждал его у ограды с ковшиком воды. КЗ несколько мгновений вглядывался в бородатое лицо, ища признаки ехидства, — но взгляд старика выражал только жалость и терпение, — и жадно припал к ковшику. Напившись, он присел на жердь.

— Ладно, дед, твоя взяла, но имей в виду, если жив буду, ты мне кое-что должен будешь объяснить… Где Сыч-то?

— А вон. — Дед глянул куда-то в сторону его левого плеча. КЗ обернулся. У намозолившей ему глаза разлапистой ели стоял тот самый худой, носатый мужик в сапогах.

Сыч долго не рассусоливал. КЗ не успел опомниться, как дед Изя натянул ему на спину «сидор» и дружески подтолкнул в спину за ходко двинувшим по знакомой тропке Сычом. Переходя злополучный овражек, КЗ непроизвольно напрягся, но на той стороне никаких тропок больше не оказалось.

Они шли до вечера, а когда отгорела вечерняя заря, Сыч свернул в балку и, пройдя метров сто вдоль протекающего по дну ручейка, нырнул в какую-то щель. КЗ протиснулся за ним. Это оказалась сухая песчаная пещерка с ворохом сухих, невесомых палых листьев. Судя по всему, прошлогодних. После краткой трапезы, прошедшей, как и вся дорога, в полном молчании, Сыч как-то по-особенному провел ладонью над кучей листьев, и те, будто разнозаряженные металлические опилки, притянутые к противоположным полюсам, разделились на две вздыбленные, продолговатые кипы. Сыч, не теряя времени, растянулся на своей, листья взвились легким облачком, но тут же облепили Сыча с головы до пят, оставив открытым только лицо. Когда КЗ осторожно опустился на свое ложе, с ним произошла та же история. Устроившись поудобнее, КЗ повернулся к Сычу: